Донбасс. Заметки с фронта

Была зима, когда мы брели по замёрзшей земле где-то на окраинах Донецка. Голые, серые как уголь деревья, ветви оборваны блуждающим огнём. Пни, торчащие, словно палки, под серым небом, делали это место похожим на пустыню Апокалипсиса. Собственно, это он и был: новый круг человеческого ада, линия фронта ширящейся войны между Востоком и Западом.

Всего час назад мы пробирались через донецкий трафик. Проехали блокпост — и гражданские машины исчезли. Чем ближе к фронту, тем быстрее мы ехали — чтобы нас не засекли дроны. В этом странность войны на окраинах городов. Вот ты в цивилизации: официантки в кафе, собачники на улице. И уже в следующий миг, в грязи и снегу, идет борьба за выживание. Цивилизация куда более хрупка, чем мы привыкли думать. Достаточно серии неверных решений — и страна оказывается на пути к войне и гибели. Именно это и произошло с Украиной.

Передовая база. Маленькая хижина, обложенная мешками с песком, под остатками моста. Солдаты готовились идти на ротацию. Молодые парни. Проверяли оружие. Думаю, это были совсем новички, ещё все во власти нервного возбуждения. И мы двинулись вместе с ними, гуськом. Иногда, когда ожидался ответный огонь батареи, мы бежали. А потом останавливались, чтобы прислушаться к дронам. Они превращались в настоящих убийц, с обеих сторон. И я подумал, неужели операторов дронов стали настолько ненавидеть? И что, если их поймают, их расстреляют на месте.

Нам жестом приказали пробежать последние 50 метров. Открытая местность. Настоящий подарок для снайперов. И мы добрались до небольшой, тесной бетонной кабинки. В кабинке было двое солдат. Один из них был русским патриотом, приехавшим воевать на Донбасс много лет назад. Другой, азиатской внешности, с Дальнего Востока, постоянно вставал, чтобы осторожно заглянуть в серую зону. Украинские окопы были всего в ста метрах.

Патриот был суровым человеком. Грубые черты лица. Холодный, решительный взгляд, готовый принять любую судьбу. Но в разговоре он был очень любезен. Он рассказал мне, что Третья мировая война уже началась, и что это эпицентр, поскольку нашу позицию поразил РПГ. Вероятно, нас выследили. «Давай! Давай! Давай!» И нас поспешно увели под землю. А патриот просто сидел. Будто отдыхал на крыльце своей дачи, слегка раздражённый мухами или чем-то в этом роде.

В бункере, который до войны, вероятно, был чьим-то подвалом, на диване разлёгся кот. А толстый солдат-повар рассказывал мне о столкновении цивилизаций, бодро поджаривая мясо с картошкой в рассеянном свете свисающего со стены фонаря. Я спросил его, зачем он здесь. И он пустился в бессвязную речь о том, что миром правят деньги, коррупция и всё такое. «Я не очень понимаю», — скромно ответил он. Но на самом деле всё понимал. Сказал, что пришёл защищать от всего этого свою «родную землю». Радостно готовя еду для своего отряда, пока ракеты взрываются всего в нескольких метрах над ним.

У вас должна быть веская причина оказаться здесь. Для кого-то это патриотизм. Для солдат Донбасса – их семьи. Их город. Многие из них политически хорошо подкованы. Гораздо лучше, чем журналисты BBC или New York Times, которые о них пишут. Некоторые, несомненно, создадут великие литературные произведения. Другие неразговорчивы: опусти голову; делай свою работу. И платят в российской армии хорошо. Многие сейчас идут служить ради денег. Это не секрет. Но время идет. Тяжело. Это сказывается на здоровье. Есть там и закалённые ветераны с десятилетним стажем, и восемнадцатилетние новобранцы, рвущиеся в армию. Но видел я одного. Он всё ещё выглядел, как мальчишка. Нервничал. Он явно не хотел там быть. Но в Донбассе был призыв. Он сидел в кабине рядом с рацией. Казалось, боялся даже выйти на улицу. Просто пытался выжить. Надеюсь, он ещё жив. Надеюсь, они все живы. Но я пишу это восемнадцать месяцев спустя. Так что некоторые из них, вероятно, уже мертвы.

А солдаты всегда заботились о нас на передовой. Как будто несли за нас ответственность. Как и за свои казармы. Снаружи хаос, но у них всегда порядок. Если не считать хаоса, устроенного котятами. Котята были всегда. Хоть какое-то утешение. Когда я падал на землю из-за прилёта, всегда кто-то поднимал руку, сочувственно улыбаясь. И вот что забавно: я падал на землю на разных фронтах мира. И мне помогали солдаты: русские, сирийские, британские. Все они вели себя одинаково. С вежливым пониманием. Под обстрелом всегда происходит одно и то же. И именно в этих ужасных условиях человеческая способность к великодушию и доброте может проявляться ярче всего.

«Не езди на фронт», – сказали мне, когда мы прощались у фургончика с бургерами в тот зимний день на окраине Донецка. «Тебе сегодня повезло». Да, солдаты всегда заботились о нас.

Бойцы Донбасса были самыми крутыми. Они носили ту часть формы, которая им подходила. Остальное к чёрту. Они носили оружие так, будто им уже изрядно попользовались. «Один из моих лучших ветеранов стоит десяти новобранцев», – сказал мне в окопах один командир. И они знают местность. Однажды нам пришлось остановиться, потому что по дороге неслась колонна. В потрепанных машинах. У некоторых не было дверей. И на мотоциклах. Оружие и головы торчали из окон. Как какой-то конвой из фильма «Безумный Макс», несущийся на большой скорости, чтобы удержать часть линии фронта. Если бы я сделал фотографию, она бы стала вирусной. Люди посмеялись бы над хаотичной природой российской армии. Но просто вы знаете, что этот отряд готов на всё. Через несколько дней нам пришлось снова остановиться. И вот, казалось бы, бесконечная колонна танков с рёвом мчалась по дороге в полном порядке. Некоторые танкисты, грязные, с суровыми лицами, отдыхали на броне в своей сине-белой полосатой форме. Целая армия покидала Мариуполь. Их работа выполнена. Чего бы это ни стоило.

В мирное время моя переводчица Аня работала в Донецком университете. Но теперь она ходила со мной на фронт. Ей это не было в тягость. Ей даже нравилось. «На фронте безопаснее, чем в Донецке, — часто шутила она. — Хотя бы знаешь, откуда летят ракеты». И это отчасти было правдой. Мы обсуждали свои схожие случаи. Она — как ходила с дочкой на рынок. Я — как сидел в кафе в воскресенье, пытаясь отдохнуть. Снаружи падали ракеты, осколки пробивали окна. Весь мир дрожал. Молодые официантки с визгом убегали в подвал. Хаос и ужас артиллерии уже сотни лет убивают молодёжь Европы. Самое тяжёлое было писать о мирных жителях — стариках и молодых женщинах, лежащих разорванными на обочине, на остановках, на рынках. Их близкие кричали над ними, как дикие звери. Для донецких солдат это было личное. Это были их погибшие семьи.

Помню, как однажды в Донецке пара симпатичных влюблённых, оба в военной форме, прогуливалась, взявшись за руки, по центральной набережной среди знаменитых городских розовых клумб. Улицы тогда были практически безлюдны. Украинцы присылали им так называемые «букеты града», надеясь кого-нибудь убить. В общем, в свой выходной выглядели они довольно счастливыми. Мне говорят, что Донецк сейчас оживает. Фронт отодвинут. Но тогда город принадлежал им. Надеюсь, они тоже ещё живы.