Панорама: «У героизма нет возраста»

Награждение ребят, совершивших подвиги в годы войны в Донбассе, состоялось 20 декабря на «Донбасс-Арене». Каждый юный герой получил памятные сертификаты и часы. Организаторами акции выступили представители ОД «Донецкая Республика».

В числе награждённых был харцызянин Назарий Лиманский. Сегодня ему 22 года. В 2014-м 16-летний Назарий стал волонтёром в хирургическом отделении местной больницы. Парень очень хотел помочь своим землякам, получавшим ранения во время самых жарких месяцев войны. Он проявил стойкость и самопожертвование, когда, не имея никакого медицинского образования, учился всему на месте и помогал раненым наряду с высококвалифицированными медиками. Для Назария Лиманского это не первая награда – в 2015-м он получил медаль от общероссийской общественной организации «Российский союз спасателей».

…У Назария - скромная, немного грустная улыбка. В ходе беседы с ним мне начинает казаться, что за этой улыбкой он - осознанно или несознательно, - пытается скрыть тяжёлый след, оставленный войной. Мы разговариваем о том, каково это - быть волонтёром в больнице в военное время. Парень общается легко и охотно, хотя скуп на мелкие детали - лишь в конце разговора он объясняет, почему.

- Летом 2014 года моя мама возила в больницу бельё и продукты, - рассказывает Назарий Лиманский. - И однажды я попросил её выяснить, нужны ли медикам помощники. Мне было шестнадцать, и я хотел после школы поступить в медицинский институт. Узнать о медицине изнутри, увидеть, как работают врачи, на браться нужных навыков на практике - тогда, в том возрасте это казалось мне хорошей идеей.

Рабочие руки в больнице были не просто нужны, а жизненно необходимы - когда в Харцызске начались обстрелы, большая часть персонала выехала. Не хватало ни медсестёр, ни врачей. Мама сказала мне об этом, и я тут же отправился туда. В первые три дня по вечерам возвращался домой, потом стал там ночевать, а со временем ко мне присоединилась и мама.

- В основном я с другими молодыми парнями-волонтёрами брал на себя физический труд: мы таскали носилки, перегружали пациентов с каталок на кровати, возили их на рентген. Транспортировали больных в подвал, когда город обстреливали. Особенно сложно было с теми, кто не мог самостоятельно передвигаться - их приходилось таскать на себе. А вообще, брались за любую работу. В первый же день, например, мне дали поручение - помочь доставить тела в морг. В дальнейшем и этим доводилось заниматься неоднократно.

- На самом деле, было интересно. В силу юности ещё не очень представлял, с чем придётся иметь дело. Не знал, что придётся столкнуться с такими кровавыми подробностями войны. Особого шока не было. Понимал, что если впаду в ступор или свалюсь в обморок, то пользы от меня не будет - кто вместо меня выполнит мою работу? Не просто пришлось, когда впервые у меня на руках умер человек. Я тогда закрылся в комнате, где мы жили, сел и почувствовал, как из глаз текут слёзы. Не помню, что у меня было в голове в тот момент, какие эмоции. Осталась только тяжесть.

- Да, но мне помог один из врачей, объяснивший, как следует относиться к пациентам. Если в каждом видеть своего близкого, сопереживать и стараться уделить всем побольше внимания, это не пойдёт на пользу: пока будешь возиться с одним, потеряешь другого. Работа должна быть поставлена на поток, как на конвейере, и только тогда она будет эффективной. Здесь всё выглядит так: чем меньше лирики - тем больше спасённых жизней.

- Когда я принял решение быть волонтером, я был уверен, что готов к этому, - говорит Назарий. - Подростком я играл в компьютерные игры, часть из которых была насыщена реалистичными кровавыми сценами. Поэтому был убеждён, что видел всё. Но вживую подобное выглядит совершенно иначе, чем на экране. Нет, на самом деле, я не могу сказать, что мне было сложно это принять. По сути, я был ещё ребёнком и не до конца понимал происходящее. Да и в том ритме работы, в котором мы тогда жили, на эмоции не хватало ни времени, ни сил. А ещё мы все - медики и добровольцы, - очень сплотились и на какое-то время стали одной семьёй. Общались, в перерывах между работой пили чай. Тогда было чувство, что жизнь, в общем-то, не слишком изменилась - почти как дома, если не считать того, что иногда нужно было прятаться в подвал. Всё то, что я увидел и пережил, я осознал уже позже, повзрослев. Вот тогда были и жуткие воспоминания, и кошмары по ночам.

- Вспоминаю один случай.

После авиаудара по Зугрэсу привезли мальчика лет 9-10. Ему ампутировали часть ноги. И вот едем мы с ним, кем-то из его родственников и ещё одним волонтёром в лифте, и паренёк вдруг спрашивает у нас: «А я смогу играть в футбол?» Мы с коллегой лишь переглянулись. Ответить мальчику ничего так и не смогли. Что можно сказать ребёнку в такой ситуации?

- Так и есть. На самом деле, хороших моментов было много. У нас подобрался от личный коллектив - мы с интересом общались, помогали друг другу. Я узнал не мало нового, что в дальнейшем помогло мне на пути медицины.

- Да, я поступил в военно-медицинскую академию в Санкт-Петербурге. Правда, пока пришлось свернуть с намеченной дороги. Дело в том, что бюджетные места в данном учебном учреждении предусмотрены только для тех, кто хочет обучаться военной медицине, а я пошёл в гражданскую. Однако это оказалось очень дорого, и я вернулся в Харцызск. Поступить в донецкий мединститут на бюджет я тоже по ряду причин не могу, так что образование получаю в другой сфере - осваиваю специальность технолога в Донецком национальном университете экономики и торговли им. М.Туган- Барановского. И всё же я не оставляю мечту стать медиком.

- Сложный вопрос. Я уверен, что совершил достойный поступок, но не берусь называть это героизмом. Если говорить о гражданских, а не о военных, то героем, например, я считаю одного из врачей, с которыми мне довелось работать. Это анестезиолог из России. У него был отпуск, и он приехал сюда, к нам, чтобы помогать. На тот момент в Харцызске анестезиолога не было, сложные операции из-за этого не проводились, и «тяжёлых» больных приходилось везти в Донецк - без твёрдой уверенности, что человек выживет, ведь зачастую при сложных травмах время играет ключевую роль. Помню, когда только пришёл в больницу, мы переправляли женщину с очень сложным ранением бедра и обширной кровопотерей. Увы, не было ни времени, ни возможности отследить её дальнейшую судьбу, даже не знаю, удалось ли её довезти до Донецка. На этом примере понятно, что анестезиолог просто необходим. И вот когда приехал медик из России, операции начали делать в Харцызске.

Ещё был мужчина, который вывозил раненых с поля боя. Под пулями выезжал на машине. Когда возвращался, авто было изрешечено осколками. Но он спасал раненых, не боясь рисковать собой. Вот таких людей я считаю героями. А мы… мы лишь делали своё дело.

- Много. Самое большое число за тот период, что я работал, - 27 человек. Причём это мы говорим так - «27 человек за день». На деле же речь идёт не о сутках, а о двух-трёх часах: сразу после обстрела начинают поступать пациенты, и им необходимо оперативно оказать необходимую помощь.

- В нынешнем возрасте, в 22 года, - однозначно да. Но если бы мне было шестнадцать, как тогда, и я знал бы, чем это для меня обернётся, - нет, не пошёл бы. Я понимаю, что это не лучшим образом отразилось на мне, моей психике. Нет, я не считаю волонтёрство в больнице ошибкой, но, по моему мнению, детям в таких условиях не место. На награждении в декабре я смотрел на ребят, таких же, как и я, прошедших через испытания - некоторые даже побывали на поле боя. И видел их глаза, когда им вручали награды. Для нас это не только чествование - у нас в памяти в такие моменты оживает то, что мы перенесли. Уверен, у меня был такой же взгляд на сцене - отражающий тяжесть воспоминаний. Мы, по сути, повзрослели, лишились детства именно в те моменты, под обстрелами - спасая пострадавших, вытаскивая из-под завалов родных, сражаясь с оружием в руках. Знаете, я не помню многих деталей того, что было в период, когда я помогал в больнице. Просто потому, что хочется это забыть...