Мир гроз: как закаляется шахтерский характер

Попытка заработать в безработицу - одна из причин ухода в ополчение.

До войны горнорабочий в лаве, самом тяжелом участке шахты, мог рассчитывать, в лучшем случае, на 6 - 6,5 тысяч гривен «грязными». С началом войны большая часть шахт закрылась (в Донецкой области, например, работает меньше половины горнодобывающих производств), а курс гривны рухнул.

В тоже время, в ополчении много жителей Донбасса, кто взял в руки оружие по идейным соображениям, не видя для себя иных способов отстоять свои права.

Решимость, с которой они пошли на войну, вряд ли понятна большинству жителей благополучных столиц, которые если и спускаются под землю, то для проезда в метро. Об истоках этой решимости - в репортаже. Автор отправился на Юго-Восток Украины в начале апреля, увидел, как отмечали праздник Красной Горки, спускался в шахты, говорил с рабочими.

«Щегловская - Глубокая» - одна из 18 работающих в Донецкой области шахт. Максимальная глубина 1200 метров.

В бане выдают нижнее белье, робу, портянки, резиновые сапоги и каску. Получаю респиратор, светильник на каску и самоспасатель - похожий на термос портативный источник кислорода, дыхательный аппарат, который полагается все время держать при себе. Максимум - на расстоянии вытянутой руки.

Около входа в клеть (транспортную платформу, в которой спускаются и поднимаются люди) собралась дежурная смена. Чтобы скоротать время, ведут неспешные разговоры о вполне житейских вещах: доме, зарплате, о праздниках. Садящихся в клеть так много, что последний с трудом втискивается в дверцы. Похоже на маршрутку в час пик. Поехали. Клеть скользит вниз. Чем дольше спускаемся, тем больше растет давление, и у меня, с непривычки, начинает болеть голова. Рабочие этого уже не замечают, а мне приходится зажать нос и резко выдохнуть через уши. Прямо как во взлетающем самолете, только леденцы не раздают.

Через несколько минут клеть останавливается. В лицо ударил свежий холодный ветер. Минуем несколько вентиляционных дверей. Они регулируют потоки воздуха по горным выработкам, но на «Щегловской-Глубокой» их украсили красивыми цветными граффити. Тут и схемы, и символика футбольного клуба «Шахтер».

Большую часть пути в лаву преодолеваю на ленточном конвейере. Звучит сигнал и полотно приходит в движение. Толчок резкий, тело с непривычки скользит. Сопровождающий меня шахтер предупреждает: голову не поднимай и за края не хватайся - вмиг пальцы отрежет.

Чем ближе к лаве, где добывают уголь, тем больше шума. Здесь работают горнорабочие очистного забоя (ГРОЗ), они же добычники, которые получают не только больше всех рабочих шахты, но и сильнее всех рискуют. В лаве высокая температура сочетается с недостатком воздуха и оглушающим шумом комбайна. Угольной пыли так много, что я с трудом различаю вытянутую вперед руку. Протискиваюсь через стойки крепи и моментально ударяюсь головой - высота лавы такова, что передвигаться по ней можно только на четвереньках или согнувшись. Впереди, в пыльном мареве, замечаю какое-то живое движение.

Через несколько минут клеть выносит меня на поверхность. Выхожу на свежий воздух, из груди непроизвольно вырывается вздох облегчения. Стоящие рядом смеются, кто-то замечает: «У нас говорят, кто не был в шахте, тот не видел солнца…»

Через несколько дней оказываюсь на шахте «Малоивановская», что в Луганской области. По словам одного из рабочих, производство не прекращалось во время военных действий, несмотря на снаряды, летавшие над шахтой.

Шахта небольшая (здесь работает 200 человек, которые ежесуточно выдают до 300 тонн угля), не поражает размерами, но и здесь горняки работают очень тяжело. По раскисшей от дождя земле бредет усталая смена. Рядом, под открытым небом, еще один рабочий сортирует уголь на ленточном конвейере. На ленту уголь попадает из бункера, а в сам бункер - из кузова грузовика. Когда тяжелая машина сбрасывает новую партию, все вокруг покрывается облаком черной пыли.

В начале апреля на Донбассе отмечали Красную горку. Этот день - повод встретиться, пусть и на кладбище, с родственниками, выпить рюмочку-другую и помянуть усопших, большинство из которых работало на шахте.

По статистике, ежегодно по всему миру шахты убивают и калечат от 8 до 11 тысяч человек. До войны каждый миллион тонн угля стоил жизни двум рабочим. В Южной Ломоватке, шахтерском поселке Луганской области, в прошлом году проживало немногим более тысячи человек. Сколько теперь - не скажет никто. Но те, кто остался, в этот день пришли на тихий погост. Всплакнули на родных могилах, а потом извлекли на свет водку и нехитрую закуску, помянули родных. На могилах оставили яйцо, кулич, несколько конфет (малоимущие потом заберут), зажженные сигареты.

Рано утром на кладбище приехали с проверкой местные дружинники (накануне появилась информация, что диверсанты минируют погосты). Ничего взрывоопасного не нашли. Одна женщина протянула дружинникам пакет с небольшой бутылкой домашнего вина: «Сыночки, помяните, как полагается».

Еще одна остановилась у скромного памятника. Сказала что-то мужчине на портрете и поцеловала холодный камень. Положила на гранит яйцо и конфету. Бросила прощальный взгляд и ушла.

Другая бродила среди могил, задерживалась, оставляла нехитрую снедь: «Там у меня родственники лежат, а здесь сосед. Он всю жизнь на шахте работал, а его жену парализовало, приходится мне ходить».

Неподалеку хлопотали мать и сын, одетый в камуфляж с нашивками. На небольшом столике бутылка водки и рюмка, в которую мужчина наливал спиртное. С гранитной плиты смотрел совсем молодой парень: «Брат это мой, порезали его». Молча выливал водку к подножию памятника, наполнял рюмку вновь и передавал маме, которая окропляла остальные могилы.

Вскоре кладбище наполнилось людьми. Звучали оживленные разговоры, иногда приглушенный смех. Появился местный священник, с ним певчие. Началась поминальная молитва.

Те, кто возвращался с погоста, чистили обувь от налипшей кладбищенской земли. Лучше всего она отмывалась в луже. Рядом высился большой поклонный крест. Издали казалось, что люди ему кланялись.

Домой возвращался через таможню в Изварино. С украинской стороны скопилась внушительная очередь из легковушек, автобусов и фур. «Сегодня всех досматривают, - заметил подвозивший меня водитель, - говорят, в автобусе с туристами нашли ящик гранат».

На российской стороне ждало собеседование. В небольшом коридоре скучал усталый автоматчик. Рядом с дверью кабинета, куда мне предстояло войти, мерно вспыхивал красный глазок, а за ней приглушенно звучали мужские голоса: «Оплот… январь…спец…» Наконец дверь распахнулась, и я шагнул внутрь. За столом сидел неприметный человек в гражданской одежде: Рассказывайте, что делали на Украине».

Попросил открыть ноутбук, внимательно изучил содержимое. Особенно долго рассматривал фотографии с шахт, был заметно удивлен: «Это они так работают?!» И пожелал счастливого пути.

Через несколько минут таксист уже вез меня к ближайшей железнодорожной станции в Ростовской области. На горизонте возвышались терриконы, которые постепенно таяли, превращаясь в небольшие бугорки. Совсем скоро исчезли и они.